Важнейшие проблемы античной археологии Северного Причерноморья

Елена Александровна Попова

Как и всегда в подлинной науке, по этой дороге можно только идти.

Дойти до конца по ней нельзя.

Но это недостаток только в глазах тех, кто не понимает, что такое знание.

Ю.М. Лотман

Тема статьи представляет значительные трудности, поскольку проблемы античной археологии Северного Причерноморья и библиография, их освещающая, столь обширны, что охватить всю существующую проблематику не представляется возможным. Поэтому цель данной статьи – обозначить главные проблемы и показать спектр имеющихся точек зрения.

Основные проблемы изучения начала античной эпохи в Северном Причерноморье связаны с греческой колонизацией региона, ее причинами и характером. Время освоения греками этого региона VII–III вв. до н.э. Его делят на периоды, соответствующие делению греческой истории – архаический (VII–VI вв.), классический (V–IV вв.) и эллинистический (последняя четверть IV–III в.). Самым сложным для изучения является начальный период колонизации – VII–VI вв. в силу неоднозначности археологических материалов и недостаточной освещенности письменными источниками.

Во второй половине XIX – начале ХХ в. в мировом антиковедении господствовали две теории относительно причин греческой колонизации – «аграрная» и «торговая». Торговую теорию выдвинул Э. Мейер: колонизация связана с ростом производства в греческих центрах, это вызвало увеличение спроса на сырье, в частности, металлы; развитие морской торговли позволяло экспортирование товаров, и это заставило греков искать рынки сбыта[1].

Вторая концепция причин колонизации принадлежала Ю. Белоху. Он полагал, что к VIII в. до н.э. с ростом населения в Греции стала ощущаться нехватка свободных земель и часть населения, лишенная наделов, была вынуждена искать и осваивать новые территории, значительно удаленные[2].

В отечественной историографии антиковедения в 1930–1950-х гг. преимущество имела торговая теория. В. В. Латышев еще в 1887 г. высказал мнение, принятое и современной наукой, что главной причиной проникновения греков в Северное Причерноморье послужили их торговые интересы[3]. А.И. Тюменев писал, что торговая колонизация идет вслед за земледельческой; первая приходится на VIII в., вторая господствует в VII в.[4] С.А. Жебелев главной причиной колонизационной активности греков полагал экономический переворот VІІІ—VІІ вв.[5] В послевоенной историографии трудом, написанным на анализе значительного массива археологического материала, стала книга А.А. Иессена, пришедшего к выводу, что возникновению греческих колоний в Северном Причерноморье предшествовали полуторатысячелетние меновые сношения с античным миром, а греческие колонии возникали и развивались лишь с переходом местного населения на высшую ступень варварства, что создало условия для обоюдного торгового обмена[6]. Возникла так называемая двусторонняя концепция. Сторонником торговой теории стал В.Д. Блаватский[7].

Приверженность торговой концепции приписали Б.Н. Гракову авторы фундаментального труда «Греки и варвары», вышедшего в 2005 г., хотя он прямо не высказывался насчет теорий причин колонизации. Основанием для такого заключения явилась его статья о греческом граффито с Немировского городища, представляющее значительный интерес тем, что нанесено на местный сосуд[8]. Б.Н. Граков перевел надпись lace me, как «Получи меня по жребию». Глагол lagcanw – получить по жребию. Он видел в надписи милетский или древнейший самосский шрифт, обычный до 56 олимпиады, т.е. до 556 г. до н.э., что соответствовало материалам Немировского городища, и датировал сосуд до середины VI в. Одним из основных выводов Б.Н. Гракова была констатация проникновения греков от Ольвии или Березани более, чем на 300 км вверх по Южному Бугу. Б.Н. Граков писал: «Самая надпись вполне греческая не только по языку, но и по содержанию». Б.Н. Граков пишет: «пребывание греков здесь было довольно длительным, так как они, судя по этой надписи, имели возможность жить, соблюдая свои обычаи и развлечения»[9].

Второй знаковой работой Б.Н. Гракова был знаменитый МИА № 36 – публикация Каменского городища. В главе «Торговое значение Каменского городища» он делает вывод о торговле жителей Каменки с окружающим населением. Причем греческие товары попадают к местному населению не напрямую от греков, а от скифов, которые «были… передатчиками всякого другого греческого товара, особенно вина»[10]. Хотя здесь же Б.Н. Граков признает Ольвию основным пунктом, откуда греческие товары попадают в Каменку.

Существенные изменения во взглядах на причины колонизации Северного Причерноморья произошли в 1960-х гг. Первым исследователем, отрицавшим торговую теорию, стал В.В. Лапин, который на материалах березанского поселения пришел к выводу о том, что колонизация носила земледельческий характер[11]. Тогда же вышла статья Я.В. Доманского, в которой автор опять-таки оспорил тезис о торговом характере колонизации, отметил, что в архаическое время большое значение имело сельское хозяйство и сделал вывод о том, что «материалы показывают разностороннюю деятельность» греческих колонистов[12]. К концу 1970-х гг. исследователи приходят к концепции многовариантности причин колонизации. В 1977 г. состоялась конференция в Цхалтубо, на которой в совместном докладе И.Б. Брашинского и А.Н. Щеглова приводились основные итоги трудов советских и зарубежных ученых и констатировалось, что «на современном уровне знаний греческая колонизация понимается как сложный процесс, который не может быть объяснен ни аграрной, ни торговой теориями колонизации. Более того, и стимулы этого процесса не могут быть сведены только к аграрным и торговым факторам»[13].

В результате исследований Ягорлыцкого поселения возникла так называемая «сырьевая концепция», о связи колонизации с поиском металлов[14]. В итоге Ю.Г. Виноградовым был сформулирован принцип, «определяющий дальнейшее направление конкретного поиска» причин колонизации – «полиморфность при доминанте»[15] Исследования должны вестись для каждого центра, поскольку цели и условия колонизации были различны.

С критикой подобного подхода в 1987 г. выступил В.Д. Кузнецов. В докладе «К проблеме греческой колонизации» он, упрекая исследователей в переоценке возможностей изучаемых материалов колонизуемых территорий для определения причин колонизации, призывает к изучению социально-экономических проблем архаической Греции, чтобы постичь истинные причины выведения колоний. «Гипотеза множественности моделей колонизации ("полиморфность при доминанте") страдает…эклектичностью, по сути дела отрицает наличие закономерностей, лежащих в основе такого …явления, каким была Великая греческая колонизация. Поиски причин этой колонизации в событиях греческой истории подменяются исследованием ситуаций в осваиваемом греками районе. Мы признаем неправомерным такой подход, при котором решающим моментом при определении причин выведения апойкии в данный район античной ойкумены становится интерпретация археологического материала, происходящего из раскопок этой апойкии, а также палеогеографической и палеодемографической ситуаций»[16]. С этим нельзя не согласиться. Однако поводом этой эскапады в адрес отечественных исследователей представляется терминологическая неточность. Видимо, надо говорить не о причинах колонизации, а о ее целях. То же самое с термином «модель колонизации». В.Д. Кузнецов ставит знак равенства между этими двумя понятиями – модель и причина колонизации. Таким образом, намечаются терминологические проблемы.

Относительно недавно А.В. Буйских была предложена модель колонизации, основанная на анализе пространственного развития апойкий, который привел исследовательницу к идее парных полисов[17]. Речь идет о двух центрах Северо-Западного Причерноморья – Борисфене и Ольвии. А.В. Буйских приходит к неожиданному выводу, что от эмпориальной теории отказываться нельзя, т.к. в Средиземноморье этот этап освоения новых территорий датируется VIII–VII вв., а в Северном Причерноморье он просто начался позднее и охватил вторую половину VII в. до н.э. и продлился до V в. до н.э. «Но если эти вначале временные, а затем постоянные «торговые станции» как инструмент освоения нового социума известны во второй половине VIII–VII вв. в Средиземноморье, то в Северном Причерноморье их смогла отменить только советская наука». А.В. Буйских понижает дату основания Ольвии до последней четверти VII – начала VI в., сокращая разрыв начала функционирования эмпория Борисфен до одного поколения. Планы Борисфена и Ольвии свидетельствуют о закономерности и синхронности пространственного освоения обоих центров. Борисфен и Ольвия – единый организм, связанный не только политическим и культурным единством. Модель колонизации А.В. Буйских реконструирует таким образом: Борисфен вначале был местом сезонных посещений для торговли с варварами и накопления информации о новом регионе. Основание постоянного поселения на Борисфене синхронно основанию Ольвии, основанной как политический центр в отличие от Борисфена. Надо сказать, что идея парных полисов А.В. Буйских представляется весьма аргументированной и продуктивной. Интересны также моменты, связанные с возвращением к некоторым прежним представлениям. Это упомянутое выше возвращение к эмпориальной теории и дате основания Ольвии. В свое время Л.В. Копейкина датировала это событие рубежом VII–VI вв.[18] Эта дата не была принята научным сообществом. В настоящее время А.В. Буйских на основании новой датировки ранней керамики Ольвии понижает дату ее основания до 620/610–590 гг.[19] Однако не со всеми гипотезами А.В. Буйских можно согласиться. Это касается наличия эмпориев в Керкинитиде и Херсонесе. В связи с этим высвечивается еще одна проблема – передатировка основания Херсонеса Таврического, относительно которой возникла дискуссия. Новую дату предложили Ю.Г. Виноградов и М.И. Золотарев[20]. Научное сообщество разбилось на два лагеря – согласных с передатировкой, понижением ее на столетие и противников такого существенного удревнения. А.В. Буйских сначала была в числе противников, однако затем признала возможность существования раннего поселения на месте будущего Херсонеса[21]. Но с одним из основных аргументов в пользу удревнения – передатировкой остраконов – она не соглашается, считая их позднеклассическими[22]. С.Р. Тохтасьев, проанализировавший предложенные Ю.Г. Виноградовым и М.И. Золотаревым аргументы, датировал самые ранние херсонесские остраконы второй половиной Vв.[23] В свое время Э.И. Соломоник датировала их IV в.[24] Даже если соглашаться с более ранней датой основания Херсонеса, т.е. с существованием небольшой фактории на его месте, то вряд ли институт остракизма, предполагавший полисное управление, мог присутствовать на таком маленьком поселении. Однако некоторые исследователи уверовали в столь раннюю дату (VI в.), о чем свидетельствует, например, карта в труде питерских ученых: помимо того, что Херсонес обозначен как поселение VI в., несколько неожиданным оказывается отсутствие на карте Борисфена (Березани) и Керкинитиды[25].

В 1980–1990-е гг. археологические исследования античных центров Северного Причерноморья пополнились значительным количеством материалов, что способствовало возможности выявления особенностей процесса колонизации в отдельных районах. Особенно дискуссионной является тема колонизации Боспора. Самой ранней работой, посвященной истории колонизации Боспора, была статья С.А. Жебелева[26]. Он отмечал, что греческие купцы посещали Боспор раньше, чем началась колонизация и греческие колонии иногда возникали там, где первоначально были фактории. Причиной выведения колоний стала политическая борьба, в частности, в Милете. Сопоставив данные археологии и письменных источников, С.А. Жебелев продатировал основания боспорских центров сороковыми годами VI в. до н.э. Но по мере накопления археологических материалов эта дата оспаривалась, тем самым оказалась несостоятельной и идея о причине колонизации – политической борьбе в Милете. В.Д. Блаватский, опираясь на сюжеты греческой мифологии, первым этапом посещений греков Причерноморья считал второе тысячелетие до н.э., второй этап – VII в., когда появляются первые торговые фактории или эмпории, а на третьем этапе они становятся городами: «возникновение ионийских эмпориев на берегах Боспора… относится еще ко второй половине VII в. до н.э…. В это время появились эмпории Пантикапея и Аполлонии (будущего Нимфея). Оба эмпория превратились в города: Пантикапей – в первой половине, а Аполлония – не позднее середины VI в.»[27]. Даты основания некоторых центров, как видим, были несколько понижены. Датировки основания отдельных центров влияют на выявление причин колонизации.

Относительно боспорских колоний в 1992 г. вышла статья А.Г. Кошеленко и В.Д. Кузнецова, в которой авторы рассматривают обстоятельства колонизации греками Боспора через призму подобного процесса в самой Греции. Анализируя раннюю керамику из архаических апойкий Боспора, исследователи предлагают дату первой волны колонизации этого региона – 580–560гг.[28]

Одной из главных, остро дискуссионных проблем колонизации, связанной с археологическими исследованиями, является вопрос о статусе ранних античных поселений: насколько возможно, опираясь на строительные остатки, адекватно установить – полисный характер имела апойкия или нет, была ли она городом. Так, В.В. Лапин писал, что все поселения Нижнего Побужья, включая Ольвию, на раннем этапе были деревнями, где жилищами служили землянки и полуземлянки[29]. В.В. Рубан считал, что Ольвия стала городом в первой половине V в. с переселением туда населения близлежащих деревень[30]. С.Д. Крыжицкий и В.М. Отрешко утверждали, что до второй половины VI в. Ольвия не была автономным политическим образованием и не могла им быть[31]. Таким утверждениям возражал Ю.А. Виноградов, отстаивая точку зрения, заключающуюся в том, что нельзя ставить знак равенства между городом-государством и полисом, т.к. полис – это гражданская община[32]. Он приводит цитату из Фукидида: «Ведь полис – это люди, а не стены…»[33]. Иначе говоря, по мнению Ю.А. Виноградова, поселение не обязательно является городом по типу застройки, но при этом может быть полисом. Первоначальная застройка практически всех античных поселений полуземлянками не означает отсутствия полисного характера их общин. С ним солидарен В.Н. Зинько, замечая, что «в Северном Причерноморье социально-политическая организация греков несколько опережала процесс урбанизации, что нашло отражение в первоначальном непритязательном облике апойкий»[34]. Противоположной точки зрения придерживается В.Д. Кузнецов, вообще отрицая земляночное строительство у греческих колонистов, считая, что это подвалы, не верно понятые исследователями[35]. Он недоумевает, как представители цивилизации столь высокого уровня, достигшие таких успехов в строительстве, так долго могли жить в землянках. Ю.А. Виноградов, справедливо заметив, что археолог, хоть раз копавший землянку, не мог спутать ее с подвалом или ямой, выстраивает цепочку аргументов в доказательство этого обстоятельства[36]. Он объясняет феномен земляночного строительства и длительный срок их использования до перехода к наземному домостроительству необходимым периодом адаптации колонистов на новом месте и низким экономическим и демографическим потенциалом переселенцев[37].

Особенно сложно эта проблема выглядит в связи с Боспором. Здесь было принято два термина – столицы и «малые города». Ю.А. Виноградов, возражая против определения «малые города» в отношении всех поселений, кроме столиц (Пантикапея и Фанагории), констатирует «неразработанность проблемы древнегреческого города в районе Боспора Киммерийского»[38]. Надо заметить, что даже Пантикапей В.П. Толстиков считает изначально не городом, а апойкией, основанной в конце VII в.[39] К проблеме «малых городов» примыкает вопрос о вторичной колонизации. С.А. Жебелев считал полисами лишь те центры, сведения об основании которых сохранились в письменной традиции – Пантикапей, Феодосию, Фанагорию, Гермонассу и Кепы, а все остальные поселения были основаны в V в. до н.э., уже после образования Боспорского государства[40]. Это была так называемая внутренняя колонизация, проводимая по инициативе и под руководством центральной власти в Пантикапее[41]. Эта идея до сих пор поддерживается некоторыми исследователями. Е.А. Молев сделал предположение, что Пантикапей практически сразу после своего основания (на рубеже VII – VI вв. до н. э.) выводит отдаленную апойкию в Северо-Восточное Приазовье – Таганрогское поселение, которое было основано «с разведывательными целями»[42]. В.П. Копылов предполагает, что метрополией Таганрогского поселения был Милет[43]. Ю.А. Виноградов, вслед за С.А. Жебелевым, писавшим, что Милет не мог вывести одновременно такое большое количество апойкий, т.к. у него не хватило бы людских ресурсов, переносит этот аргумент и на Пантикапей[44]. Кроме того, Ю.А. Виноградов обращает внимание на то, что в результате развернувшихся археологических раскопок были выяснены гораздо более ранние даты основания городов, на которые ссылался С.А. Жебелев, и его гипотеза о вторичной колонизации отпала сама собой[45].

Второй дискуссионной глобальной проблемой, связанной с исследованием древнегреческой колонизации Северного Причерноморья, является проблема взаимоотношений греков с местным населением, греко-варварские контакты, имеющая несколько аспектов. И в первую очередь эта проблема связана с так называемым характером колонизации, т.е. каким образом колонисты занимали новые территории – мирно, без конфликтов с местным населением или путем военного захвата, как складывались отношения после того, как новые жители обосновывались на этих территориях. На взаимоотношения эллинов и варваров как на один из важных факторов истории античных городов-колоний обратили внимание ученые еще в XIX в. Наиболее полно оценил характер этих отношений М.И. Ростовцев[46]. По его мнению, изначально у эллинов и скифов установились достаточно дружественные отношения, позволившие первым закрепиться в Северном Причерноморье. Его точка зрения вплоть до 60-х годов почти не подвергалась сомнению и лишь дополнялась или слегка видоизменялась в связи с появлением новых данных. Б.Н. Граков уже в 1947г. в работе «Термин Σκύϑαι и его производные в надписях Северного Причерноморья» коснулся темы взаимоотношений греков и варваров, в частности, скифов[47]. Источником была просопография. Б.Н. Граков пишет: «Несомненно, отражением близкого и живого соприкосновения со скифами является ношение имени Σκύϑης жителями причерноморских городов. … имя Скиф стало употребляться жителями Боспора, равно и на Азиатской стороне, не позднее, чем в конце V или начале IV в. до н.э.

Для Ольвии и Херсонеса от столь раннего времени подобных просопографических данных нет… Самое название народа, конечно, случайное для раннего времени, отсутствует в надписях Боспора. Весьма долго оно отсутствует и в надписях Ольвии и Херсонеса. Можно, кажется, считать, что отношения скифов с Ольвией и Пантикапеем, конечно, не всегда, но всё-таки были более мирными, чем с Херсонесом. Этот город как-то почти с самого начала стал с соседями в более враждебные отношения». Анализируя просопографию и надписи Б.Н. Граков делает вывод, что «с начала III в. до рубежа III–II вв. до н.э. в одной и той же херсонесской семье имя Скифа бытовало не меньше ста лет и как раз в эпоху надписей о варварах и войнах с ними. Конечно, отношения со скифами не всегда бывали враждебными. Могли быть случаи возникновения родства. Такое употребление имён соответствует наличию живых связей. Имя Скиф бытовало в это время в Херсонесе вообще.»[48]. Б.Н. Граков отмечает нестабильность отношений греков с варварами.

В археологическом отношении аргументом существования греко-варварских контактов в VII–VI вв. в первую очередь служит наличие античного импорта в варварских погребениях и в слоях лесостепных городищ. В 1960–1970-е гг. в отечественной историографии была распространена точка зрения, что основная торговля греков осуществлялась с населением лесостепных городищ, а контакты с кочевниками были эпизодическими[49]. В 1980-х гг. была высказана другая точка зрения, состоявшая в том, что «греческий импорт, попадавший к кочевникам в VII–VI вв., был достаточно разнообразен, а связи кочевников с греческими центрами довольно интенсивными»[50]. Такие разногласия возникают в результате различной интерпретации археологических материалов.

Проблема характера колонизации тесно связана с наличием или отсутствием местного оседлого населения на момент прихода греков. В свою очередь эта проблема вытекает из интерпретации археологических материалов, в основном строительства жилищ. Возникает так называемая «земляночная полемика». В 1950–1960-х гг. такая форма жилища, как землянка считалась указывающей на исключительно местный, варварский характер населения. После того, как на Широкой балке в Нижнем Побужье в землянках был обнаружен только античный материал, стало ясно, что греческие первопоселенцы также вынуждены были сооружать себе такие жилища[51]. Березанские и ольвийские материалы развеяли все сомнения насчет принадлежности такого типа жилищ и грекам тоже[52]. С.Л. Соловьев, опираясь на материалы Березани, утверждал, что такого типа жилища принадлежат местному населению, а греки посещали их периодически[53]. Выше уже говорилось о том, что практически во всех античных центрах открыты жилища первопоселенцев – землянки и полуземлянки. Однако встал вопрос о возможностях отнесения таких построек определенному населению. А.М. Бутягин попытался классифицировать землянки по принципу их формы и пришел к выводу, что «можно утверждать, что эллинская и варварская традиции земляночного домостроительства не были связаны между собой и развивались параллельно, хотя какие-либо взаимовлияния в ходе сосуществования греков и варваров возможны»[54]. С.Д. Крыжицкий ввел термин «дом колониста», имея в виду однокамерную структуру, наземную или заглубленную[55]. Д.Е. Чистов, анализируя заглубленные постройки античных поселений архаического времени, делает вывод: «специфические обстоятельства, диктовавшие необходимость срочного возведения жилья, в отсутствие регламентации способны были стимулировать временное возвращение греческих поселенцев к весьма архаичным формам построек»[56]. Таким образом, в целом археологические исследования приводят к заключению об отсутствии оседлого населения в степных районах Северного Причерноморья: «в непосредственной близости от греческих колоний в Нижнем Побужье и на берегах Керченского пролива первоначально… вообще не было оседлого варварского населения…»[57]. В это время кочевники-скифы еще не активизировались, что позволило грекам в Нижнем Побужье создать мощную сельскохозяйственную хору. Ю.В. Андреев и К.К. Марченко объясняют такое положение тем, что варварская угроза в этом регионе была минимальной из-за малочисленности изредка появлявшихся там кочевников и более значительной экспансией их в лесостепные районы[58]. Они отмечают более сложную в этом смысле обстановку на Боспоре, где давление варваров на его города было более ощутимым, о чем свидетельствует незначительная протяженность их сельской округи и наличие погребений с оружием в раннем некрополе Пантикапея[59].

Эти темы выводят нас на глобальную проблему античной археологии Северного Причерноморья – исследование хоры. Наиболее полно изучена хора Ольвии, исследование которой насчитывает несколько этапов[60]. К концу 1970-х–1980-м гг. количество исследованных архаических сельских поселений Побужья составило более ста памятников, благодаря чему стало возможным выявить периодизацию существования ольвийской хоры[61]. Однако сразу возникло несколько проблем. Первая, относительно архаических поселений, касалась их принадлежности Борисфену или Ольвии. В.В. Лапин предположил, что у Березанского поселения могла быть хора[62]. К этой мысли вернулся в 1976 г. В.М. Отрешко[63]. Он рассматривал эти поселения «как своего рода сельскохозяйственную округу Березани». Позднее В.М. Отрешко конкретизировал свою точку зрения, считая, что на начальном этапе заселения сельской территории Нижнего Побужья аграрные поселения, возникающие на западе региона (Березанский лиман), принадлежали березанской округе, сама Березань представляла собой центр полиса, а Ольвия была одним из «подчиненных березанцам периферийных пунктов»; когда в конце второй – начале последней трети VI в. центром полиса становится Ольвия, она включает в состав государства Березань и все сельские поселения региона[64]. По мнению Ю.Г. Виноградова, в начале VI в. такой ярко выраженной хорой, которая фиксируется для Ольвийского полиса во второй половине VI в., Березань не обладала, массовое же создание хоры Ольвии он датировал серединой VI в.[65] Концепция поэтапного развития хоры Ольвии была поддержана и в настоящее время закрепилась в науке[66].

Одна из основных проблем – причины запустения хоры в V в. до н.э. и в связи с этим отношения эллинов с варварским окружением. Существует три точки зрения на причины ухода населения с сельских поселений. Первая – это активизация кочевых скифов[67]. Согласно второй точке зрения, жизнь на большинстве поселений Нижнего Побужья прекратилась в связи с оттоком населения в Ольвию[68]. Третья точка зрения высказана В.В. Рубаном, о том, что отток населения связан с синойкизмом отдельных общин, приведшим к образованию Ольвии[69]. К.К. Марченко подробно анализирует все обстоятельства этого явления и приходит к выводу, что запустение сельских поселений Нижнего Побужья произошло из-за опасности военного нападения[70]. Причем единственной реальной силой в это время являлись новые волны появившихся с востока номадов[71].

Исследования хоры Боспора представляют наиболее сложную проблему. Хора Боспора исследовалась с XIX в. К 1970-м гг. археологический материал пополнился новыми данными о сельских поселениях Боспора. Обобщением этих исследований стала монография И.Т. Кругликовой, в которой впервые было сформулировано деление сельских земель Боспора[72]. Сравнивая категории земель на Боспоре и в крупных эллинистических государствах, где кроме хоры городов существовала хора государственная, частью которой была хора царская, она отмечала, что нам неизвестно, была ли на Боспоре государственная земля, не являвшаяся личной собственностью царя, и соответственно делила сельскую территорию Боспорского государства «на хору городов... и хору царскую, или государственную»[73]. Но она не исключала того, что государственными могли считаться земли, принадлежавшие отдельным племенам, включенным в состав Боспорского государства. Ею были выделены три этапа в истории боспорской хоры: VI—V вв. до н. э., IV—III вв. до н. э., II в. до н. э. — III в. н. э.[74] В первом периоде, считает исследовательница, хору имел только Нимфей[75].

Ю.А. Виноградов предположил, что в раннее время хору Пантикапея составляли малые города, представляя собой следствие вторичной колонизации (по С.А. Жебелеву) и не были собственно городами, а аграрными городками, т.к. в них не было развито ремесло, о чем свидетельствуют археологические материалы[76].

А.А. Масленников вводит трехчастное деление боспорской хоры: городская хора, царские земли и общинно-варварские аграрные территории[77]. «Царской хорой» автор считает «земельные массивы, принадлежащие правящей династии и образовавшиеся за счет присоединения к Боспору новых территорий, либо населенных местными племенами, либо не имевших постоянного населения, и вследствие отчуждения части земель хоры городских общин»[78]. Таким образом, по мнению Е.И. Соломатиной, исключается наличие государственных земель[79]. В более поздней работе А.А. Масленников определяет «царскую хору» Боспора в эпоху Спартокидов[80]. Рассматривая несколько сельских поселений Приазовья, исследователь приводит два аргумента в пользу принадлежности этих территорий «царской хоре»: отсутствие клеров и значительные трудозатраты, требовавшиеся для устройства искусственных террас, как доказательство «единого замысла… могущественного организатора»[81].

С.Ю. Сапрыкин высказал противоположную точку зрения, что в V в. до н.э. и затем при Спартокидах, сельская территория Боспора функционировала исключительно как полисная[82]. В целом проблематика исследования хоры Боспора концентрируется вокруг вопроса статуса его городов – полисного характера устройства в определенные периоды их существования.

Хорошо изученной археологически является хора Херсонеса. Но остро дискуссионной остается интерпретация этих материалов. Основные проблемы связаны с тем, что ближняя хора Херсонеса состояла из двух частей – клеров на Маячном и Гераклейском п-овах. Земли на Маячном п-ове считались древнейшей сельскохозяйственной территорией Херсонеса, первым военно-хозяйственным поселением[83]. Разногласия исследователей происходят от различных датировок размежевания этих двух частей хоры и возникновения укреплений на Маячном п-ове. А.Н. Щеглов датировал межевание на Маячном началом второй четверти IV в. как первый раздел земли Херсонесом[84]. С.Ю. Сапрыкин также делит межевание хоры на две фазы в IV в., отдавая первенство Маячному п-ову[85]. А.В. Буйских отказывается от разделения на две фазы и считает размежевание на обеих частях хоры одновременным в середине – третьей четверти IV в.[86] А.А. Зедгенидзе недавно вернулась к идее двуэтапного освоения территории хоры Херсонеса и определению укрепления на Маячном п-ове как военно-хозяйственного поселения[87].

Оригинальную точку зрения высказал в свое время В.И. Кац, о том, что земледелие не было основной формой деятельности херсонесцев, т.к. главной здесь изначально была торговля, а Херсонес был эмпорием, как он назван в перипле Псевдо-Скилака[88].

Один из аспектов проблемы контактов – степень влияния греческой и варварской культур друг на друга. Традиционным взглядом на взаимоотношения греков и туземного северо-причерноморского населения была убежденность исследователей в том, что на последнее влияла греческая культура более высокого уровня. Причем туземное население стремилось приобщиться к этой культуре, «скифы и другие варвары не могли не поддаться обаянию гораздо более высокой и столь непохожей на их собственную греческой культуры»[89]. Следуя этой идее, В.В. Крапивина выстраивает схему эллинизации населения Побужья и Поднепровья: «первый этап – VII–VI вв. до н.э. – заселение региона Нижнего Побужья греками, проникновение греческих товаров в лесостепь, меньше – в степь; второй этап – V‑IV вв. до н.э. – возрастание потребности населения лесостепи в греческих товарах, воздействие на окружающее скифское население степи, проникновение в среду последних элементов греческой культуры, ...начало эллинизации Нижнего Поднепровья... третий этап – II в. до н.э. – II в. н.э. – постепенная эллинизация населения Нижнего Поднепровья вследствие появления здесь определенных групп греческого населения»[90]. Причем она отмечает, что «население лесостепи эллинизации так и не подверглось, т.к. греческое население там отсутствовало»[91].

С критикой чрезмерной переоценки влияния греческой культуры на местное население выступил В.Д. Кузнецов. Он предлагает отказаться от привычной теории «поступательной эллинизации» аборигенов и попытаться подойти к проблеме греко-варварских взаимоотношений, не рассматривая их a priori в русле эллинизации, для чего пересмотреть археологические материалы[92]. При этом автор осознает сложность такого подхода, поскольку интерпретация археологических источников всегда многовариантна. В этом смысле, прежде всего, следует определиться с термином «эллинизация»[93]. Интересно, что В.Д. Кузнецов присоединяется к концепции двусторонности колонизации: «…в разных регионах ойкумены у греческих переселенцев взаимоотношения с местными племенами складывались по-разному. Это зависело от многих факторов, и от уровня развития аборигенного населения в конкретном месте. Например, отсталые таврские племена горного Крыма были настроены крайне враждебно по отношению к пришельцам из Средиземноморья. В этих условиях какие-либо контакты с ними были …невозможны. Более развитые народы быстрее находили возможности и способы вступать в те или иные формы контактов с греками»[94].

Вторая сторона вопроса – присутствие представителей местного населения в античных центрах. Историография этой проблемы охватывает длительный период, с 1950-х гг. Традиционно признаками присутствия местного населения считается наличие лепной керамики в городских слоях и отклонения от греческого погребального обряда в античных некрополях. Так, длительную дискуссию породили так называемые «скорченные» погребения и погребения с оружием, присутствовавшие в некрополях Ольвии, Пантикапея и Херсонеса[95]. Против такой атрибуции выступило несколько исследователей, отстаивавших греческую принадлежность таких погребений[96]. Принадлежность погребений с оружием греческому населению доказывают А.А. Завойкин и Н.И. Сударев[97].

В качестве доказательства присутствия местного населения в античных центрах остается наличие в слоях лепной керамики[98]. Но, в связи с этим встает проблема статуса представителей варваров в греческих общинах. В свое время В.Ф. Гайдукевич ввел термин в отношении Боспорского государства, назвав его греко-варварским, поскольку оно «рано приняло характер этнически смешанного греко-варварского…государства, в котором… нашло свое проявление взаимодействие античных греческих и местных элементов, как в социально-экономической, так и культурной жизни»[99]. Этот термин и утверждение значительного влияния варваров на все стороны жизни античных городов закрепились в литературе. Однако в настоящее время этот тезис оспаривается некоторыми исследователями. В отношении Боспора в этом смысле выступает В.Д. Кузнецов, приводя в пример Афины, где жило большое количество варваров, и которые остаются классическим греческим полисом[100]. Исследователь предлагает переосмыслить устоявшееся мнение о полисах киммерийского Боспора и позднее Боспорского государства как греко-варварских[101]. А.А. Завойкин, полемизируя с В.П. Яйленко, утверждающим, что происходило «сращивание греческой и туземной верхушки в единое правящее сословие», говорит о превосходстве политической мысли и практики греков по отношению к социально-политическому развитию варварских народов, что «рассуждать о каком-то «синтезе» неуместно»[102]. Таким образом, исследователь также отрицает термин «греко-варварские государства».

Не менее сложной эта проблема выглядит при обращении к материалам эпохи эллинизма. Сложность заложена уже в самом термине «эллинизм», суть которого заключается в синтезе греческой и восточных культур, образовавшемся в результате проникновения античной культуры в восточные области после завоеваний Александра Македонского. Насколько этот термин отражает обстановку в Северном Причерноморье в IV–I вв. до н.э. – одна из сторон проблемы. На современном этапе исследований археологические материалы активно привлекаются для решения проблем, связанных с политическими и социальными аспектами существования античных центров.

Наиболее фундаментальной стала работа А.А. Завойкина. Анализируя археологические, эпиграфические и нумизматические материалы городов и сельских поселений европейского и азиатского Боспора, автор прослеживает военную обстановку на этих территориях, связанную с угрозой нападения варваров-кочевников и влияние этого фактора на изменения сущности власти – от полиса к монархическому устройству, выраженному в обычной для греческой практики тирании[103]. С.Ю. Сапрыкин отстаивает точку зрения, что Боспор был греко-варварским государством, с I в. до н.э. развивавшимся как классическое эллинистическое царство[104]. Таким образом, проблема эллинизма на Боспоре остается дискуссионной.

Остро дискуссионная тема – «проблема III в. до н.э.». Примерно в первой трети – середине этого столетия почти во всех античных центрах намечаются кризисные тенденции, отразившиеся на их экономике. А.Н. Щеглов характеризовал этот период как «катастрофический», когда «археологические свидетельства фиксируют… уничтожение хоры и экономической зоны практически всех греческих образований в Северном Причерноморье», что отразилось на «денежном хозяйстве» этих центров[105]. Денежный кризис, особенно на Боспоре и в Ольвии – проблема номер один в изучении экономики эллинистического периода.

Основные направления исследований лежат в плоскости выявления причин этого явления. В историографии несколько точек зрения на эту проблему. Самая распространенная – продвижение из-за Дона сарматов, уничтоживших Великую Скифию[106]. Согласно второй позиции в основе катастрофических явлений лежал климатический фактор – аридизация степной зоны региона, что привело к изменению направленности хозяйственной деятельности греков и туземцев и географии расселения скифов, и в итоге к запустению степи[107]. По третьей версии причиной происходящего были нашествия с запада кельтов или германцев – галатов декрета Протогена[108]. Ю.А. Виноградов и К.К. Марченко рассматривают эту проблему комплексно, анализируя каждую точку зрения и отмечая недостаток упрощенного подхода в сосредоточенности на одной из указанных причин[109]. Они считают, что причиной событий III в. до н.э. были военные экспансии и с востока, и с запада, приведшие к прекращению жизни на сельских поселениях Северо-Западного Причерноморья[110]. Сарматские нападения сказались и на хоре Херсонеса и европейского Боспора[111]. Крушение хоры привело к ухудшению экономического положения греческих государств, что проявилось в кризисе денежного обращения в III в. до н.э. во всех античных государствах Северного Причерноморья[112]. С критикой трактовки «гибридной» экспансии выступили Н.П. Тельнов, И.А. Четвериков и В.С. Синика, приводя археологические данные, свидетельствующие об отсутствии сарматских погребений от Дуная до Дона ранее рубежа эр, а также о полном отсутствии кельтских захоронений[113]. Несостоятельной считают эти авторы и климатическую версию кризиса III в. до н.э.[114] Ю.А. Виноградов и К.К. Марченко не согласны с критикой и остаются при своем мнении, что двойная угроза существовала[115]. Таким образом, проблема выявления причин событий III в. до н.э. остается дискуссионной.

Отдельный блок проблем – римское присутствие в Северном Причерноморье. Одна из основных из них – о существовании римского таврического лимеса. Открытие крепости Харакс стало основанием для гипотезы М.И. Ростовцева о создании в Северном Причерноморье лимеса по примеру Рейнского и Дунайского[116]. О создании Таврического лимеса писал В.Н. Дьяков, которому возразил В.И. Кадеев, заметив, что автор перенес «данные о рейнском и дунайском рубежах на крымскую почву, не приняв во внимание местные археологические источники»[117]. К идее Таврического лимеса вернулся С.Б. Буйских, предположив, что около Ольвии возник в конце I — начале II в. один из секторов обороны для защиты границы империи, а основанные в этом районе поселения, как и места дислокации римских войск в Таврике, стали составной частью лимеса[118]. С критикой этой гипотезы выступил В.М. Зубарь, указавший, что, хотя не только в Нижнем Побужье, но и на Гераклейском полуострове во второй половине II—III в. появились кастелли и сторожевые башни, они защищали ближайшую к Херсонесу территорию, а лимес — «это укрепленная линия на границе империи, которая состояла из долговременных защитных сооружений и говорить о Таврическом лимесе не корректно, т.к. рассматриваемые районы не входили в состав римского государства[119].

Вторая проблема – римское военное присутствие на Боспоре. Некоторые исследователи считали, что боспорские цари имели собственную армию, другие допускали, что какие-то римские войска на Боспоре присутствовали, но это оставалось на уровне предположений. Проблема решается исследователями на основании анализа эпиграфических документов[120]. В.А. Горончаровский приходит к выводу, что римские подразделения существовали в составе боспорской армии на протяжении нескольких столетий[121]. А.И. Иванчик, анализируя надпись из Танаиса, предполагает, что в ней идет речь «об объединенной боспорско-римской армии»[122]. Таким образом, устанавливается военное присутствие римских войск на Боспоре.

Еще одна проблема – проблема периодизации истории Северного Причерноморья античной эпохи. Периодизация С.А. Жебелева совпадает с периодизацией Греции, отличаясь лишь тем, что он выделяет I в. до н.э. в особый период – «понтийский»[123]. В.Д. Блаватский предложил периодизацию, основанную на историческом развитии Боспорского царства[124]. Исследователи Ольвии и Херсонеса предлагают свою периодизацию. Однако очевидно, что общая хронология для всего региона не совпадает с периодизацией каждого отдельного античного центра. Ученые Петербурга провозглашают необходимость создания общей для всего Северного Причерноморья периодизации истории[125]. Некоторые сетуют, что и в описаниях варварских памятников исследователи опираются на периодизацию античную – архаический, классический период и т.д. Но это происходит от того, что зачастую датировки их возможны только по античным материалам. Ю.В. Андреев и К.К. Марченко предлагают следующую периодизацию истории греко-варварских отношений в Северном Причерноморье «скифской эпохи»: конец VIII–начало Vв. до н.э. – первый или скифский архаический цикл; начало V–рубеж IV–III вв. до н.э. – второй или скифский классический цикл; рубеж IV–III вв. – начало–первая половина II в. до н.э. – третий или скифо-сарматский цикл[126]. Однако в этой схеме учтена история лишь варварских обществ. Для разработки же общей периодизации истории всего Северного Причерноморья в основу ее должен быть положен единый принцип, учитывающий историю обеих сторон. Каким образом можно добиться «общей схемы периодизации» истории Северного Причерноморья, остается не ясным, остается и проблема.

Список сокращений

АМА – Античный мир и археология

АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмитажа

БИ – Боспорские исследования

БФ – Боспорский феномен

ВДИ – Вестник древней истории

ДБ – Древности Боспора

ЖМНП – Журнал Министерства народного просвещения

КСИИМК – Краткие сообщения института истории материальной культуры

МИА – Материалы и исследования по археологии СССР

СА – Советская археология

ХКААМ – Художественная культура и археология античного мира

ХС – Херсонесский сборник

[1] Meyer Е. Geschichte des Alterthums. 2. Stuttgart, 1893. S. 433–484.

[2] Beloch К. J. Griechische Geschichte. V. 2. Strassburg, 1912. S. 229—233.

[3] Латышев В. В. Исследования об истории и государственном строе города Ольвии. СПб., 1887. С. 11 сл.

[4] Тюменев А. И. Очерки экономической и социальной истории древней Греции. Пг., 1924, 1. С.43 сл.).

[5] Жебелёв С.А. История древней Греции. Т.1. М., 1936. С. 146—170.

[6] Иессен А. А. Греческая колонизация Северного Причерноморья. Л., 1947. 90 с.

[7] Блаватский В.Д. Процесс исторического развития античных государств в Северном Причерноморье // Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху, М., 1959. С.7 сл.

[8] Граков Б.Н. Греческое граффито из Немировского городища. СА, 1959. № 1. C.259–261.

[9] Граков Б.Н. Греческое граффито... C. 261.

[10] Граков Б.Н. Каменское городище на Днепре // МИА. № 36. М., 1954. С. 145.

[11] Лапин В. В. Греческая колонизация Северного Причерноморья. Киев, 1966. С. 7 сл.

[12] Доманский Я. В. О начальном периоде существования греческих городов Северного Причерноморья // АСГЭ. 1965. Вып. 7. С. 132–133.

[13] Брашинский И. Б., Щеглов А. Н. Некоторые проблемы греческой колонизации //Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья. Тбилиси, 1979. С. 45.

[14] Островерхов А. С. К вопросу о сырьевой базе античного ремесленного производства в районе Днепровского и Бугского лиманов (по материалам Ягорлыцкого поселения) // ВДИ. 1979. № 3. С.126.

[15] Виноградов Ю.Г. Полис в Северном Причерноморье // Античная Греция. М., 1983. Т.1. С.377–378.

[16] Кузнецов В.Д. К проблеме греческой колонизации // Проблемы исследований античных городов. Тезисы докладов III научных чтений, посвященных памяти В.Д. Блаватского. Москва, январь 1987 г. М., 1989. С. 62.

[17] Буйских А.В. О греческой колонизации Северо-Западного Причерноморья (Новая модель?) // ВДИ. 2013. № 1. С.21 сл.

[18] Копейкина Л.В. Некоторые итоги исследования архаической Ольвии // ХКААМ, 1976. С.138.

[19] Буйских А.В. О греческой колонизации…С.25.

[20] Виноградов Ю.Г., Золотарев М.И. Херсонес изначальный // Древнейшие государства Восточной Европы. 1996–1997. М., 1999. С.91 сл.

[21] Буйских А.В. О греческой колонизации…С.35.

[22] Там же, С.34.

[23] Тохтасьев С.Р. К ономастикону и датировке херсонесских остраконов // ВДИ. 2007. №2. С.110 сл.

[24] Соломоник Э. П., Некоторые группы граффити из античного Херсонеса // ВДИ. 1976. № 3. С. 121 сл.

[25] Виноградов Ю.А., Марченко К.К. Северное Причерноморье в III в. до н.э. (взгляд из греческих государств) // Археологические вести. 2014. Вып.20. С.31, 1.

[26] Жебелёв С.А. Северное Причерноморье. Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи. М.–Л., 1953. С.48 сл.

[27] Блаватский В.Д. Архаический Боспор // МИА, 1954. №33. С. 26.

[28] Кошеленко Г.А., Кузнецов В.Д. Греческая колонизация Боспора (в связи с некоторыми общими проблемами колонизации) // Очерки археологии и истории Боспора. М., 1992. С.6 сл.

[29] Лапин В. В. Греческая колонизация Северного Причерноморья. Киев, 1966. С.176.

[30] Рубан В.В. Некоторые аспекты изучения процесса формирования античных городов Северо-Западного Причерноморья // Древние города. Материалы к всесоюзной конференции «Культура Средней Азии и Казахстана в эпоху раннего средневековья». Л., 1977. С. 43.

[31] Крыжицкий С.Д., Отрешко В.М. К проблеме формирования Ольвийского полиса // Ольвия и ее округа. Киев, 1986. С.8.

[32] Виноградов Ю.А. Греческая колонизация и греческая урбанизация Северного Причерноморья // Stratum plus. 1999. № 3. С.106.

[33] Там же.

[34] Зинько В.Н. Эллинская колонизация Восточного Крыма // БИ. 2011. Вып. XXV. С.6.

[35] Кузнецов В.Д. Ранние типы греческого жилища в Северном Причерноморье // Боспорский сборник. Вып. 6. М., 1995. С.99 сл.

[36] Виноградов Ю.А. Греческая колонизация и греческая урбанизация…С.107 сл.

[37] Там же, С.108.

[38] Там же, С.110.

[39] Толстиков В.П. Очерк градостроительной истории центрального района Пантикапея в конце 7 – середине 5 веков до н.э. // Древнейший Пантикапей. От апойкии к городу. М., 2017. С.14.

[40] Жебелёв С.А. Северное Причерноморье. С.69

[41] Там же. С.122

[42] Молев Е.А. Политическая история Боспора в VI – IV вв. до н. э. Нижний Новгород, 1997. С. 5 сл.

[43] Копылов В.П. Таганрогское поселение в системе раннегреческих колоний Северного Причерноморья // ВДИ. 1999. № 4. С.174.

[44] Виноградов Ю. А. К проблеме полисов в районе Боспора Киммерийского // Античный мир и археология. Вып. 9. Саратов, 1993. С. 79

[45] Там же

[46] Ростовцев М.И. Эллинство и иранство на юге России. Пг., 1918. 160 с.; Он же Скифия и Боспор. Л., 1925,

[47] Граков Б.Н. Термин Σκύϑαι и его производные в надписях Северного Причерноморья. // КСИИМК. Вып. XVI. М.–Л., 1947. С. 79 сл.

[48] Граков Б.Н. Термин… С.88

[49] Онайко Н.А. Античный импорт в Приднепровье и Побужье в VII–VI вв. М., 1966. С.39; Доманский Я.В. Заметки о характере торговых связей греков с туземным миром в VII в. до н.э. // АСГЭ.1970. Вып.12. С. 49; Артамонов М.И. Скифское царство // СА, 1972. №3. С.59

[50] Вахтина М.Ю. Греческие поселения Северного Причерноморья и кочевники в VII–VI вв. до н.э. // Кочевники евразийских степей и античный мир (проблемы контактов). Материалы 2-го археологического семинара. Новочеркасск. 1989. С.80

[51] Русяева А.С., Мазарати С.Н. Археологические исследования у Широкой Балки близ Ольвии // Ольвия и ее округа. Киев. 1986. С.58

[52] С. Д. Крыжицкий. Архитектура античных государств Северного Причерноморья. Киев. 1993. С.40-43

[53] Соловьев С. Л. О формировании городской и полисной структуры Березанского поселения // Петербургский археологический вестник. СПб., 1993. С.42.

[54] Бутягин А.М. Земляночное строительство на архаическом Боспоре (генезис и развитие) // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образование государства. Материалы научной конференции. Часть 1. СПб. 2001. С.40.

[55] Крыжицкий С. Д. Архитектура античных государств…С.41-42.

[56] Чистов Д. Е. Тип «Дома колониста» в Северном Причерноморье архаического периода // БФ. 2013. С.602.

[57] Андреев Ю.В., Марченко К.К. Основные теоретические и методологические аспекты проблемы греко-варварских контактов в Северном Причерноморье скифской эпохи // Греки и варвары Северного Причерноморья в скифскую эпоху. СПб, 2005. С.403, прим.1.

[58] Там же. С.404.

[59] Там же.

[60] Крыжицкий С.Д., Буйских С.Б., Бураков А.В., Отрешко В.М. Сельская округа Ольвии. Киев. 1989. С.5-8.

[61] Там же, С.21, рис.3; С.20-22.

[62] Лапин В. В. Греческая колонизация…С.183.

[63] Отрешко В.М. Позднеархаические поселения Березанского лимана // Открытия молодых археологов Украины. Киев. 1976. Ч. 1. С.33.

[64] Буйских С.Б. Сложение, принадлежность и ранние этапы развития античной хоры в Нижнем Побужье. Часть ІІ. «Хора Борисфена» или «хора Ольвии»? Разработка проблемы киевской школой антиковедения в последней трети ХХ ст. // БИ. 2009. XXI. С.528.

[65] Там же.

[66] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. Сельская территория Европейского Боспора в античную эпоху. М., 1998. С.277.

[67] Марченко К.К. Модель греческой колонизации Нижнего Побужья // ВДИ. 1980. № 1. С.143.

[68] Буйских С.Б. Некоторые вопросы пространственно-структурного развития ольвийской хоры (VI–II вв. до н.э.) // Ольвия и ее округа. Киев. 1986. С.18.

[69] Рубан В.В. Некоторые аспекты изучения процесса формирования античных городов Северо-Западного Причерноморья // Древние города. Материалы к всесоюзной конференции «Культура Средней Азии и Казахстана в эпоху раннего средневековья». Л., 1977. С. 43–44.

[70] Марченко К.К. К проблеме греко-варварских контактов в Северо-Западном Причерноморье в V–IV вв. до н.э. (сельские поселения Нижнего Побужья) // Stratum plus. 1999. № 3. С.147.

[71] Там же.

[72] Кругликова И.Т. Сельское хозяйство Боспора. М., 1975. С.249–250.

[73] Там же.

[74] Там же. С.24 сл., 53. сл., 101 сл.

[75] Там же.

[76] Виноградов Ю. А. К проблеме полисов в районе Боспора Киммерийского // Античный мир и археология. Вып. 9. Саратов, 1993. С.82, 95.

[77] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. Сельская территория Европейского Боспора в античную эпоху. М., 1998. С.42-89.

[78] Масленников А.А. «Царская» хора Боспора на рубеже V–IV вв. до н.э. (к вопросу о локализации) // ВДИ. 2001. С.179-180.

[79] Соломатина Е. И. Рецензия на монографию А.А. Масленникова «Царская хора Боспора» // ВДИ. №1. 2013. C.218-222.

[80] Масленников А.А. Царская хора Боспора (по материалам раскопок в Крымском Приазовье) // ДБ. 2010. Supplementum 3. С.8.

[81] Там же, С.223

[82] Сапрыкин С.Ю. Этюды по социальной и экономической истории Боспорского царства. Царская и полисная земля на Спартокидовском Боспоре // Античная цивилизация и варвары. М., 2006. С.190.

[83] Стржелецкий С.Ф. Клеры Херсонеса Таврического. К истории земледелия в Крыму // ХС. 1961. Вып. VI. С.41; Кругликова И.Т. Сельское хозяйство Боспора. М., 1975. С.29.

[84] Щеглов А.Н. Основные структурные элементы античной межевой системы на Маячном полуострове (Юго-Западный Крым) // История и археология Юго-Западного Крыма. Сб. научных трудов. Симферополь, 1993. С. 27-32.

[85] Сапрыкин С.Ю. О внутренней колонизации Херсонеса Таврического // ВДИ. 1994.№3, С.136-137.

[86] Буйских, А.В. Пространственное развитие Херсонеса Таврического. Симферополь. 2008. С.74.

[87] Зедгенидзе А.А. Вопросы освоения хоры Херсонеса Таврического и проблема «древнего Херсонеса» Страбона // ВДИ. 2015. № 2. С.52.

[88] Кац В.И. Эмпорий Херсонес // АМА. Саратов, 1990. Вып. 7. С.98-100.

[89] Андреев Ю.В. Греки и варвары в Северном Причерноморье (Основные методологические и теоретические аспекты проблемы межэтнических контактов) // ВДИ. 1. 1996. С. 10.

[90] Крапивина В.В. Ольвия и ее роль в эллинизации населения Побужья и Поднепровья // Античный мир и варвары на юге России и Украины. Ольвия. Скифия. Боспор. Москва–Киев–Запорожье, 2007. С.14-15.

[91] Там же.

[92] Кузнецов В.Д. Причерноморские греки в варварской земле // ДБ. 2009. Вып.13. С.283.

[93] Там же. С.282-283.

[94] Там же. С.281.

[95] Капошина С. И. О скифских элементах в культуре Ольвии // МИА. № 50. М., 1956; Белов Г. Д. Некрополь Херсонеса классической эпохи // ВДИ, 1948. №1 (23); Масленников А. А. Население Боспорского государства в VI–II вв. до н.э. М., 1981.

[96] Козуб Ю.І. Некрополь Ольвії V–IV ст. до н. е. Киев. 1974; Кадеев В.И. Об этнической принадлежности скорченных погребений Херсонесского некрополя // ВДИ. 1973. №4.

[97] Завойкин А. А., Сударев Н. И. Погребения с оружием VI–V вв. до н.э. как источник по политической и военной истории Боспора // ДБ. 2006. Т.9.

[98] Марченко К.К. Варвары в составе населения Березани и Ольвии во второй половине VII – первой половине I вв. до н.э. (по материалам лепной керамики) // Автореф... дисс… канд. ист. наук. Л., 1974;

[99] Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. М.–Л., 1949. С.4.

[100] Кузнецов В.Д. Причерноморские греки в варварской земле // ДБ. 2009. Вып.13. С.297.

[101] Там же. С.298.

[102] Завойкин А.А. Образование Боспорского государства: от полиса к царству (некоторые итоги и перспективы дискуссии) // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 2014. С.36-37.

[103] Завойкин А.А. Образование Боспорского государства. Археология и хронология становления территориальной державы. Автореферат… докт… ист. наук. М., 2007а. 54 с.; Он же. Боспорская монархия: от полисной тирании к территориальной державе // Античный мир и варвары на юге России и Украины. Ольвия. Скифия. Боспор. Москва–Киев–Запорожье, 2007б. С. 219–243.

[104] Сапрыкин С.Ю. Эллинизм в Причерноморье // БИ. 2017. № 35. С.143.

[105] Щеглов А.Н. Еще раз о причинах денежного кризиса III в. до н. э. в античных центрах Северного Причерноморья // Древнее Причерноморье: Чтения памяти проф. П.О. Карышковского: Тез. докл. конф. Одесса, 1989. С. 56–58.

[106] Щеглов А.Н. Еще раз о причинах…С.57-58; Виноградов Ю.А., Марченко К.К. Рогов Е.Я. Сарматы и гибель Великой Скифии // ВДИ, 1997. № 3. С.93–103.

[107] Полин С.В. От Скифии к Сарматии. Киев. 1992. С.72; Крыжицкий С.Д. и др. Сельская округа Ольвии. С.96-97.

[108] Рубан В.В. Проблемы исторического развития ольвийской хоры в IV–II вв. до н.э. // ВДИ, 1985. № 1. С. 43-44; Яйленко В.П. Ольвия и Боспор в эллинистическую эпоху // Эллинизм: экономика, политика, культура. М., 1990. С.274.

[109] Виноградов Ю.А., Марченко К.К. Северное Причерноморье…С.143.

[110] Там же. С.149.

[111] Там же.С.152.

[112] Там же. С.148.

[113] Тельнов Н.П., Четвериков И.А., Синика В.С. Скифский могильник III–II вв. до н.э. у с. Глиное на левобережье Нижнего Днестра // Древности Северного Причерноморья. Тирасполь, 2012. С.11-12.

[114] Там же. С.12.

[115] Виноградов Ю.А., Марченко К.К. Северное Причерноморье…С.149.

[116] Ростовцев М.И. Римские гарнизоны на Таврическом полуострове и Ай-Тодорская крепость // ЖМНП, 1900. Март. С. 140 сл.

[117] Дьяков В. Н. Таврика в эпоху римской оккупации // Московский гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина. Кафедра истории древнего мира. Ученые записки. Т. 28. Вып. 1. М., 1942. С. 3 сл.; Кадеев В.И. Херсонес Таврический в первых веках н.э. Харьков, 1981. С.22.

[118] Буйских С.Б. Фортификация Ольвийского государства (первые века н. э.). Киев, 1991. С. 108-117.

[119] Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. Киев. 1998. С.106-107.

[120] Горончаровский В.А. К вопросу о римском военном присутствии на Боспоре // МНЕМОН. Исследования и публикации по истории античного мира. Под редакцией профессора Э.Д. Фролова. 2010. Вып. 9. С. 289–298.

[121] Там же. С.296.

[122] Иванчик А.И. Новые данные о римском военном присутствии на Боспоре // ВДИ. 2013. № 1. С. 74.

[123] Жебелев С.А. Северное Причерноморье…С.358.

[124] Блаватский В.Д. Процесс исторического развития античных государств в Северном Причерноморье // Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху, М., 1959. С.6.

[125] Виноградов Ю.А., Марченко К.К. Северное Причерноморье…С.28.

[126] Андреев Ю.В., Марченко К.К. Основные теоретические и методологические аспекты проблемы греко-варварских контактов в Северном Причерноморье скифской эпохи // Греки и варвары Северного Причерноморья в скифскую эпоху. СПб, 2005. С.401.

Это произведение доступно по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivatives» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 4.0 Всемирная.

ISSN: 2410-4671
Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-55611 от 9 октября 2013 г.